По следам кисти - Елена Черникова
…Поведение и еще раз поведение. Надо знать правила. А они что делают!
Получив на руки свое счастье, пахнущее типографией, литератор прыгает, радостно плачет, обнимает прохожих и так далее, сами знаете. Затем демонстрирует новорожденного неограниченному числу лиц, без разбора и суеверий, точь-в-точь глупая городская мамаша после роддома. Очень по-русски это называется презентацией новой книги.
Законно всплывает желание зарегистрировать возлюбленного младенца, чтобы социализировать: вручить литературному критику, пусть выскажется прилюдно, и все узнают и выдвинут на премию, поставят родителю памятник.
Регистрация возможна не только через критика, но и через особ, обитающих в клановых и тусовочных резервациях, но мамаша-папаша обычно так невменяема после первых родов, что не замечает, как надежно огорожены все эти места. Подъемный мост, конечно, может опуститься на миг и пропустить новобранца, но не раньше чем из-за стены, от главшпана, прозвучит кодовый сим-сим, ты там типа открой товарищу.
Дарением друг другу свежих экземпляров литераторы занимаются дружно, безотчетно-заполошно-изнурительно, вкладывая в акцию свои надежды на бессмертие, любовь и признание; вот прочитает он/она — и мир перевернется, и все узнают, как я гениален и везуч, как стоит иметь со мной дело, и, в конце концов, как прекрасен мой текст.
Учитывая, что авторских экземпляров всегда мало (я говорю о книгах, изданных по старинке, за гонорар от издателя), дарение еще и накладно, но для устройства личной жизни наших новорожденных нам ничего не жаль. Отдаем, как котят, в добрые руки, воображая лучезарную картину: вот придем мы однажды (случайно) в дом, куда подселили наших возлюбленных младенцев, а они там в наилучшем месте живут, а по праздникам их показывают гостям. С полки снимают и отчеркнутые места зачитывают вместо аперитива.
…Одна моя знакомая, литератор со стажем, справляется с подаренными ей книгами следующим образом: выдирает страницы с автографами, остальное выносит на лестницу, а соседи разбирают — по интересам.
Другая просто не вносит подаренные книги в дом, а сразу складывает в гараже. Накрывает полиэтиленовой скатертью, получается теплица.
Третий подпирает книгами старый диван, чтобы не покупать новый. Диван укреплен надежно, поскольку этот человек — литературный критик, получающий свежие приношения регулярно.
Четвертый сначала все-таки читает, но никогда не рассказывает о полученных впечатлениях никому в Москве: бережет свежие мысли для заграничных лекций, что по-человечески, то есть по-писательски, вполне понятно: здесь за его мысли могут и в морду дать, а за рубежом он — великий знаток современного российского литературного процесса.
Есть нервные люди, которые вздрагивают, услышав от товарища бодрое «Ой, привет, я тебе сейчас подарю свою новую книжку!», и у них начинается сердечный приступ. Иногда запой, депрессия, конвульсии.
Есть стоики, способные не дрогнув сказать: «Поздравляю! Спасибо».
Есть очень известный литературовед, корифей, который честно говорит: «Я читаю подаренные мне книги только за деньги».
Есть изуверы, тут же задающие вопрос жизни и смерти «Почем?», подразумевая, что книжка вышла, конечно, за счет средств автора или за спонсорские, ведь понятно, что обычным путем, с гонораром и профессионально поставленным распространением, у тебя (бездари, поэта, нетусовщика, прочее) ничего бы никогда не вышло.
Есть, разумеется, несколько человек, способных спокойно принять подарок, внимательно прочитать, позвонить трепещущему автору и высказаться по существу. Ради таких людей автор согласен жить дальше, но — гораздо чаще попадаются владельцы диванов и гаражей.
Причины всем известны: скорбь, что книга вышла у тебя, а не у меня; ужас, что придется ее читать; досада, что придется тащить такую тяжесть; тоска, что придется отвечать на вопрос «Ну как?..»; превентивная печаль на тот вопиющий случай, если книжка вдруг хорошая. Успех одаряет многим, только не друзьями (Вовенарг). Трюизм.
Однако все хотят успеха: видимо, готовы пожертвовать друзьями. И встает солнце, и в типографиях опять грохочут станки, а Сивка-бурка вновь готовится взлететь под Литературино окошко с очередным Иванушкой на шее. У поэтов опять вдохновение, у прозаиков наконец уехала теща, и можно крепко, по-писательски проработать несколько черновых кусков, понимаешь, так сказать, вот, ну, да.
Затянувшееся предисловие, писанное ярко-черными красками, вы мне скоро, надеюсь, простите, когда я перейду к саморазоблачению, а потом, возможно, к описанию содержимого своих сундуков.
Но до сундуков надо обговорить несколько травматичных вопросов.
Начнем с автора этих строк. Кропать меня потянуло года в три. Случайно была разоблачена. В семнадцатилетнем возрасте поступила в Литературный институт, закончила дневное отделение (1982) в семинаре критики и литературоведения у Всеволода Алексеевича Сурганова. Получив элитарное образование, одиннадцать лет проработала в газете (ничего страшного), стараясь не забыть, зачем все-таки родилась на свет. Газете — слава! Она была единственная на всю страну, где лицеистка могла обрести вторую, журналистскую, профессию, не свихнувшись от подчеркнул, отметил, заявил, поскольку то был «Московский литератор» периода расцвета.
Тем не менее В. А. Сурганов оказался прав. Приводить руки в порядок пришлось еще несколько лет после ухода из газеты; подчеркиваю, замечательной газеты, но — способы текстопорождения у писателя и журналиста решительно разные, и понимаешь это не сразу.
Все-таки написав роман («Золотая ослица», 1997) и вступив в Союз писателей, я почувствовала себя воздушно, приобщенно и дарила книгу всем, не следя за реакциями. Издательство (тогда «Присцельс») было ко мне чрезвычайно благосклонно. Оно выплатило максимальный гонорар, и тираж был (особливо для 1997) огромным — 15 тысяч экземпляров, и оно давало мне мои книжки, чтобы я могла их дарить. Эти сказочно доброжелательные люди, почему-то любившие текст романа «Золотая ослица», своей любовью сделали мне анестезию, дали социальный наркоз, отчего я все-таки пожила счастливой жизнью придурка, не понимающего, что происходит вокруг.
Теперь зайдем в тему внутрицехового дарения книг с другого крыльца. Одновременно с сочинительством прозы я почти всегда работала на радио. Это моя любовь, мой театр и моя пуховая люлька. Пришли однажды времена, когда мне стали дарить книги ежедневно, и дарение продолжалось пятнадцать лет. В некотором смысле это конфузная ситуация: люди дарили книги радиожурналисту, не подозревая, что он на самом деле писатель, поэтому не боялись подвоха, зависти, не предполали ни гаража, ни дивана. Дарители справедливо полагали, что ведущий авторской радиопрограммы может то, чего не могут критики, PR-службы издательств и природа: просто сказать теплым человеческим голосом, что у имярека вышла книга и поздравить автора прилюдно. Поскольку я выбирала для эфира то, что мне искренне нравилось или представлялось полезным для слушателя, то я прочитала подаренное. Правда.
Есть причина, почему я пока не подпираю книгами мебель, а читаю их все: доморощенная метафизика, знаки судьбы. Именно подаренную книгу я воспринимаю как напутствие из невидимого мира. Читаю внимательно, даже если это стихи начинающих, жестокий аллерген. Я тяжело воспринимаю стихи, при мне запрещено чтение по кругу, но поэтов в моих программах перебывало видимо-невидимо. Отчасти потому, что публика в нашей стране обожает слушать стихи по радио, отчасти потому, что я точно знаю, когда кончится эфир. И еще потому, что случайно можно открыть нечто бесподобное.
…Когда книги заняли весь мой дом и задали мне жилищный вопрос, я поняла, что наличное богатство обязывает к чему-то еще. Из-под обложек и переплетов донеслись стоны узников, не увидевших света, хотя и выпущенных в свет. Они вопили. Суть вкратце: почему ты, плюшкин гобсекович, не расскажешь о нас людям?! Ну что ты скопидомничаешь?
Действительно, почему? Как жаловался мне очень известный критик П., переезжать на новую квартиру очень трудно, поскольку в старой квартире открывается гораздо больше книг, чем ты подозревал. Они страшно лезут отовсюду, напоминая о невыполненных обещаниях. Я не хочу оказаться в его положении, особенно когда судьба даст мне новую квартиру, с большим количеством комнат, где я устрою библиотеку и буду сниматься на фоне книжных полок, как делают великие мужи, кому Бог дал и полки, и жену,
